Война – это я.
Никого не осталось в живых Войны. Вы были такие же, стали лживы, вы не виноваты, вы завершены. Не вы. Простите за воспоминания... Ваши мании и имена, ваша вина, ваши слова...
Вы насекомые, населяющие отрицаемую реальность, крылья и прах бабочки слепого Набокова. Вы – страх. Вы цивилизованные мутанты, утопители АДлантиды, герои моих мифических монологов-головоломок, прекратившие пониматели. Вы уже не такие, как я. Теперь вы мои враги. Теперь вы чужие мира, Инвалиды Вечного Праздника Стопроцентных Существ. Вы, которых запредельные лилипуты утянули в кошмарные пляски плоти. Крайней. Вы – физиология мозга наизнанку, грязное белье остервенелой наготы. Вы – предметы Войны, уносимые мимо нецепким сознаньем. Вы – недавние союзники раздора. Вы – позор, данный мне в ожидании. Вы – игрушечная аудитория моего горлового микрофона. Вы, пожираемые миром мер, рискователи дозированного вреда, циркачи тоталитарных цивилизаций. Вы – изощреннейший сорт блядей, пожиратели мяса моих бардовых истерик, оккупанты всех территорий Нового.
Вы – иное войны, неудавшиеся солдаты солнечно-крабовых планетарных битв.
Вы приметы бреда и предметы быта. Вы – каски, хижины и газированная вода.
Вы – хищные души декораций, жители мирного времени вымерших деревень Габриэля Гарсиа Маркеса. Через сто лет одиночества просвечиваются как горящие звезды на продырявленном сердце – триста кровавых пятен.
Вы – смутные сущности, сползающие мимо очевиднейших жизней всех моих правильных смертей.
Вы – муми-тролли адских пространств, любимые остатками моих черных сказок, инерциально ценимые щупальцами желтых хронических болей, голубые пятна простейших интоксикаций, логическая мошкара остервенелой ясности.
Вы – получатели предпоследних бомб, естествоиспытатели ненасытных логик.
Вы, которым не разглядеть Войны, облизывающие ржавый контур уничтожения, отображенный на гаснущем поле телеэкрана. Вы – зрители декоративных киновариантов безопасной смерти, глупцы мультипликационных торпед, циники плюшевой гибели выдуманных самостей, потенциальные мертвецы разноцветных смертей девяти миллиардов боли.
Вы, недостойные собственной муки, бессмысленно вопящие стерео-гусеницы, вы, убиенные под наркозом жизни Роженицы Конца, продолжающие шевеленье, минуя яви атомной пустоты.
Вы – профессионалы анальной лжи, агитаторы глобального рабства.
Вы, утвердившие неизбежность Войны через бесконечные варианты нашей антиблизости, вы, иксы бездн наших бесконечно непересекающихся прямых.
Вы, превращатели моего индивидуального отвращения в непрерывное движение к вам, воплощающее рационализированную деструктивность.
…стану сверх-машиной, изобретателем механических реакций не-любви и неуязвимым функционером глобальной ненависти, Бодлером молчаливых проз, последним практиком уничтожения, настоящим камикадзе дыр и бездн, гнилых пастей и липких щелей.
Война – это я.
Я буду щупать когтистыми глазами плоть своего отвоеванного полигона, расчленюсь и расслоюсь вредительством ласкового вдовства, и не стану рыдать над отдельной ямой себя, где раненые до запредельной трупности сотни солдат исчезли навсегда в навозной канаве разорванного поля битвы.
...провожала оставшимся взглядом множество своих же, слепых кошачьим небытием глаз.
Я плевала глазами и ртами женщин.
И вечные сучки логической нищеты не выли над грудой собственных тел (солдатских). Женщин распяло ласковой костяной структурой, слепленной в конструктивистском пределе пафосных яростных соитий из двух молодых скелетов для поля. Минного поля. Пугало.
Смотрела... Мне был жалок вид их неэкстремальных походок. Непригодность к воинской службе подчеркивала их явственную необязательность. Ко всему прочему, они были уродливы.
Женщин влекло стадо вражеских военнопленных. Бляди как бляди, я люблю их за наглую честность и предельную, свою особую стильность. Я думаю, они лучше, чем писатели. И талантливей.
Но здесь не бляди попадались, а самки с понятиями: смущаются, краснеют, думают всяческую дрянь. И опять смущаются. Тянет их к пленным, чтоб предать идеологию и познать всю прелесть иностранного рабства.
Я выставила скелетоскульптуру на поле и стала смотреть на самок. Кости задели инстинкт, и их организмы немного тошнило лиловой гибелью. Не стали они больше приближаться к пленным и отменили всем стадом желанья, неожиданно также спонтанно возродились неистовым маниакальным безумьем, особым бредо-презреньем, вызрели радостно культовыми жертвами для Важнейших Миссий. Протекли их утробы повсюду кровавой водой.
Корявые руки врагов, громоздясь нелепо, смущали массивные плечи. Смотрели пленные, онемев, на бессмысленный подвиг дырявых неузнанньи женщин. А вскоре совсем все прошло. Совсем.
Падали молодые воины один за другим, орали хитрые слова и умирали от тропической лихорадки.
На несколько сотен существ очистилось пространство как-бы-реальности.
Я устала как дедушкин автомат после ста десяти трех убийств.
Триста кровавых пятен.
Алина Витухновская, 1987 г.
Ссылка на автора обязательна.
