Для того, чей взгляд, безучастно блуждая по неупразднимому, досадно невычитаемому из суммы Боли лицу мироздания, случайно разглядел за каждой его чертой (кажущейся такой исчерпывающей, такой окончательной!) чудовищную её недосказанность, крамольность Красоты не подлежит сомнению. И вправду, разве не Красота склоняет к мятежу против мелочной лжи покоя и инквизиторских полуправд лучезарных гармоний? Разве не веет от Красоты хрустальным холодом запредельности? Нелюдимость её не знает себе равных. Вселять ужас в дворцовые покои души - её воля. Меланхолия - неотступнейшая из её фрейлин. Трагедия - её сияющая беспощадными смыслами диадема. Недосягаемость - её аромат: тонкий, неуловимый, как бесплотный перламутр стрекоз над тяжёлым хмелем речного омута. "Кто ты?" - не сдерживаетесь вы, когда тень её еретично заслоняет вам вдруг незыблемый в оскорбительной ясности своей катехизис жизни. "Зачем ты?" - будучи уже не в силах унять изумления, вопрошаете у каждого её шороха, каждой её зарницы. "С кем ты?" - делаете вы последнюю попытку прикончить упорствующую её неисповедимость. И во всех случаях ответом вам страшно звучит молчание - глубокое, словно заря Небытия, грозное, точно его зенит. Так зарождает она в недрах вашего сознания смутную тягу к обузданию сущего. - И во имя чего же, если не во имя всех вообще "не": от недостижимости и неотвратимости, до неподдельности и неповторимости? "Нельзя!" - не в этом ли окрике, прогремевшем среди безвылазной неги рая, начало любого преступления, любого ненасытного стремления за грань скупо дозволенного? Красть учит красота (Себя у своего мира) и красться (сквозь мракобесие жизни к урановым залежам Ничто), кровь пускать (хворому, одряхлевшему чудищу мига) и кружиться (метелью-дервишем), возносясь отсюда к чёрным пламенем взвивающимся рубежам Неизречённого. Красота да сокрушит убогую насущность мира!
Niflung
